продолжение
- Расскажите, пожалуйста.
Мой отец воевал в годы 1-й мировой войны, попал в плен к австрийцам, но потом ему удалось сбежать из плена и добраться домой. Он, кстати, рассказывал, что кормили их в плену просто отвратительно. Жили они в каких-то бараках, на территории то ли бывшего леса, в общем, там еще оставались сгнившие пни. Так отец рассказывал, что они так сильно голодали, что ели гнилушки из этих пней... Но в один день они не выдержали мучений, организовались, собрались все вместе и начали скандировать: "Хлеба! Хлеба!" А австрийцы как рубанули по ним из пулемета... Многие пленные были убиты, но отцу повезло, что рядом с ним оказались остатки фундамента какого-то строения, и он упал за него, и только поэтому и не пострадал.
Отец мне очень подробно рассказывал, как он со своим односельчанином, известным прохиндеем Яшкой Талалаевым готовились к побегу. Этот самый Яшка настаивал на немедленном побеге, но отец у меня был умный мужик, практичный, и он его начал осаживать: "Яшка, хорошо. Но если мы сбежим прямо сейчас, то пока в полях еще ничего нет, нам придется за едой заходить в села, а там нас сразу сдадут полиции". В общем, Яшка к отцу прислушался, и они сбежали только тогда, когда люди уже посадили картошку, в надежде на то, что ее можно будет выкапывать и питаться ею.
Вышли они в Чехию. Постучались в один дом, и когда выяснилось, что они русские пленные, то хозяин их принял очень радушно. Отец рассказывал, что вшей у них были тысячи, поэтому чех дал им новую одежду, а все их обмундирование сразу сжег. Помыл их в бане, накормил, дал отоспаться, а когда им пришла пора уходить, то дал им на дорогу хлеба, много копченого сала, и сказал: "Вы знаете, сейчас граница усиленно охраняется, но я постараюсь вам помочь. Моя тетка как раз идет через границу к своим родственникам. Поэтому вы идите за ней, но делайте это незаметно и на каком-то расстоянии". И вот так они за ней как за проводником перешли границу, оказались на Украине и на поездах кое-как добрались до дома.
Но я к чему это все рассказал? Мама у нас была не то чтобы особенно религиозная, нет. Но когда от отца так долго не было никакой весточки, какая-то бабка ей посоветовала: "Ты, Настасья, загадай Самсонию Святому". И она последовала ее совету, загадала перед сном: "Святой Самсоний, скажи мне праведный сон, если Василий жив, то мне дай, а если не жив, то от меня возьми". И вот ей в ту ночь приснился такой сон. Гоголь, это такая кличка была у брата моего отца, пришел к нам в дом с белым гусем. Пустил его, и тот пошел, переваливаясь в угол. Поэтому мама была твердо убеждена, что отец жив и обязательно вернется.
- Но вот вы на фронте не думали, например, о том, чем займетесь после войны?
Нет, на фронте я о послевоенной жизни не думал и дальних планов никогда не строил. Конечно, как и все надеялся остаться живым, но вот сейчас вдруг вспомнил, что больше всего я боялся потерять зрение. Без руки или ноги думал еще ладно, как-то проживу, а вот без глаз страшно.
- Какие самолеты довелось сбивать вашей батарее?
Такой статистики мы не вели, но самые разные. И истребители, и разные бомбардировщики, и транспортник "Юнкерс-52", про который я уже рассказывал, и однажды нам довелось сбить "раму" - немецкий фронтовой разведчик-корректировщик "Фокке-Вульф" - 189.
- Как это случилось?
25 июня 1944 года у небольшой белорусской станции Черные Броды части нашего корпуса в наступлении наткнулись на хорошо вооруженный немецкий бронепоезд. Кстати, как мы ее брали это вообще отдельная история. Вот представьте себе ситуацию. Справа и слева от станции сплошные болота, ни танки, ни машины там пройти не могли. Поэтому нужно было захватить саму станцию, а она еще к тому же находилась на высотке.
Вначале вызвали группу самолетов, но они нанесли бронепоезду лишь незначительные повреждения. Вторая группа - то же самое. Бронепоезд продолжал курсировать, и не давал нам продвигаться. Тогда решили отправить к нему один танк, но его подбили еще на подходе. Со вторым то же самое. Тогда отправили третий танк под командованием лейтенанта Дмитрия Комарова. Его снаряды не причиняли бронепоезду никакого вреда, а от вражеского попадания танк загорелся, а сам Комаров был ранен. Но танк оставался на ходу и тогда Комаров и механик-водитель Михаил Бухтуев приняли решение. На предельной скорости объятый пламенем танк врезался в бронепоезд, и две бронеплощадки, сойдя с рельсов, опрокинулись, и бронепоезд остановился. Это был первый и единственный в истории войн танковый таран бронепоезда. Но при этом таране Михаил Бухтуев погиб, а раненный Комаров, отстреливаясь от немцев, сумел укрыться в лесу. А немцы, оставшись без своей главной огневой силы, быстро отступили.
За этот подвиг обоим танкистам присвоили звание ГСС. Но я знаю, что Дмитрий Комаров потом тоже погиб в тяжелых боях на Наревском плацдарме. На станции, кстати, мы захватили немецкий эшелон с продовольствием и, конечно, солдаты кинулись к нему. Мои ребята, например, принесли бочонок сливочного масла, большое колесо голландского сыра, галеты.
В общем, мы заняли позицию на этой станции, как раз невдалеке от бронепоезда и вдруг над нами появилась та самая "рама". А мы уже хорошо знали, что если с первых же очередей сбить ее не удалось, то все, стрелять дальше уже бесполезно, потому что это был очень маневренный самолет. Мы открыли огонь, и удачно, после первых же выстрелов попали, "рама" загорелась, и упала.
- А по пехоте приходилось стрелять?
Два раза пришлось. Например, на том маленьком плацдарме у Штеттина, как раз там, где немцы разгромили соседнюю батарею. В один момент под напором немцев наша пехота не выдержала и отступила. Вот тогда все три наши батареи начали вести огонь по немецкой пехоте, и вроде бы мы их успокоили.
А первый раз нам пришлось стрелять по пехоте еще под Бобруйском. Там впервые за всю войну весь наш полк построился в одну походную колонну, и двинулся по направлению к Минску. Но вдруг, по бокам дороги в кустарниках и болоте заметили какое-то подозрительное шуршание, а потом оттуда по нам начали стрелять. И тогда в ответ мы открыли огонь из всех наших орудий, и к тому же еще из 16 пулеметов ДШК... Но что самое удивительное, оттуда послышались крики на русском языке: "Мать-мать-перемать... Мы хоть грудью, но все равно прорвемся!" Как потом оказалось, это прорывались из окружения пьяные власовцы, и они шли чуть ли не сплошной стеной. А надо вам сказать, что когда тебе в бою враги кричат на родном языке, то это действует очень неприятно... Но моей и еще одной батарее вместе с командиром полка все-таки удалось прорваться через тот участок, и когда мы поехали дальше, то увидели, что в том направлении ехала вызванная подмога: танковый батальон и "Катюши". Они там, конечно, "решили вопрос", но потом ходили такие разговоры, что в том бою, наши солдаты в плен власовцев не брали...
Кстати, где-то там моей батарее удалось сбить один интересный самолет. Части нашего корпуса участвовали в окружении под Бобруйском большой немецкой группировки. Мы как обычно следовали за нашими танками. Помню, спускаемся к какой-то роще и вдруг увидели, что над лесом летит какой-то самолет, причем, ни я, ни разведчик не смогли его опознать. Свой не свой непонятно. Причем меня поразило, что он летел настолько медленно, почти завис в воздухе, что я вообще удивился, как он вообще держится в воздухе. Видимо потому, что у него был просто огромный размах крыльев.