От Сталинграда до ЛюксембургаНиколай Бичехвостл-т Бичехвост Федор Иванович ч.4 КРОВАВАЯ КОЛОШМАТИНА 2 августа. …Седой отец рассказывал нам, сыновьям, как он с позиции глядел на взгорочек, на котором виднелись хатенки и вербы. Вдруг из-за ближнего бугра начала вылазить тупорылая немецкая танкетка. Из люка высунулся немец, и видно было, как он во весь рот щерился.
«Ах ты, гад! - воскликнул я. –
А я неплохо тогда стрелял из винтовки, прицелился и вдарил по тому фрицу. Он сразу исчез. Попал я в него, ранил или может, убил… Не знаю. Факт тот, что танкетка стала пятиться назад и пропала за тем бугром».
9-го и 10 августа. Последние бойцы
33-й дивизии бились в плотном огневом кольце немцев. Среди них, в окровавленных бинтах и грязных, порванных гимнастерках взвод
лейтенанта Бичехвоста.
«Находясь в обороне 9-го августа,1942 года, - письменно показывает он сотрудникам военной контрразведки «Смерш»,- было сообщено, что все дивизии должны были сняться с обороны и двигаться в направлении на х. Сычевки. В районе Сычевки приняли бой.
С 9 по 10 августа 1942 года был приказ продвигаться дальше в направлении Калача. Ночью при движении мы были обстреляны минометным и пулеметным огнем противника.
Утром 10-го числа противник перешел в наступление с поддержкой танков, где все атаки танков и пехоты были отбиты. Впоследствии чего нам стало известно, что мы находимся в окружении.
По всей дивизии был приказ выхода с окружения путем прорыва немецкой обороны.
С 10 на 11 августа мы прошли первую линию немецкой обороны и наутро, достигнув х. Остров, противник открыл по нам ураганный пулеметный и минометный огонь, при этом пустив танки.
Дивизия в этом жестоком бою была разбита и понесла потери в живой силе.
Выходил я из окружения в составе 91-го стрелкового полка 3-го батальона 9-й роты в районе хутора Савинского 11 августа. Здесь полк попал в окружение немцев, подвергся бомбежкой авиацией».
На этом трагическом рубеже, их, обескровленных, уже поджидали сильные немецкие заставы.
«Я с взводом находился в окопах, - продолжает отец, -
при прохождении обороны немецкими танками за последними двигались автоматчики, которые поравнявшись с нашими окопами, бросились в них и стали вытаскивать из них красноармейцев и командиров.
Такая же участь постигла и меня. В мой окоп бросились немецкие автоматчики, кто-то из них, я не видел каким образом, ударил меня автоматом по голове. Я не успел опомниться, как последними был поднят и сразу был обезоружен, они оттащили меня примерно 10-15 метров за укрытия, где находилось несколько человек из рядового и офицерского состава Советской армии под охраной немцев.
Примерно через полчаса после этого всякая стрельба прекратилась, наш полк был разбит, а оставшиеся в живых рядовой и офицерский состав был пленен немцами. У меня немцы изъяли автомат и полевую сумку, в которой находились Б.У.П. и наставления по инженерному делу. Последние на моих же глазах немцы порвали. Свой партийный билет я изорвал. После обыска я был отведен на сборный пункт, где собралось военнопленных несколько сот человек. Нашего брата была тьма.
В этот же день нас выстроили колонной и пешим порядком под охраной немцев направили на станцию Миллерово Ростовской области»…
В извивающейся по степи колонне ступал он. Глотая пересохшим ртом сухую пыль, поднятую ногами тысяч военнопленных. После удара автоматом кружилась голова, обмотанная повязкой. Рядом брели рядовые и командиры, шаркая кирзовыми сапогами, кто в обмотках, в изодранных гимнастерках, раны перевязаны лоскутами из нижнего белья.
И думал он, что в этих неравных боях они уже отхлебнули из Дона горькой водицы. Но если останется жив, значит, нужен земле своей, и матери, и братьям-сестрам... Ведь он не успел завести семьи и негоже так прожить, не оставив после себя детворы…
«Нет, не согнусь перед фашистом, не дождутся эти падлюки моей смерти. Пройду, проползу на животе через все, будет и на нашей улице праздник. Это наши степи. Это моя земля и наши люди… И они ждут, надеются, что мы одолеем немца.
Нет, я выживу! Погибнуть, застрелиться - ума много не надо. А я выдюжу,я смогу, - гудело в его голове, едва не проломленной немецким «шмайсером».
https://proza.ru/2011/11/01/1064 ч. 5 Дорога в ад
ПРЕИСПОДНЯЯ... Колонна пленных подходила к
городку Суровикино, подвигалась по балке. Идущий рядом с Бичехвостом солдат споткнулся. Присмотрелись - из земли торчала присыпанная землей детская ручонка, сжимавшую тряпичную куколку, дальше закиданные землей детские трупики. Вокруг валялись раздавленные, игрушки, ботиночки…
- Вот изверги, не иначе детвору вывезли из интерната и уничтожили, закопали, - сокрушались пленные.
Один солдат, воевавший под Керчью, шмыгая носом, сказал, что гитлеровцы и там не щадили малую детвору. Неподалеку от деревни Багарево немцы три дня на машинах свозили семьи и расстреливали их. Там весь ров, километровой длины, шириной метра в четыре и глубиной два, был завален трупами женщин с детьми да стариков. Возле рва, в лужах крови, валялись детские шапочки, галоши, бутылочки с сосками, игрушки.
...На одной из ночевок пленных в степи под
Суровикино, боец в замасленной гимнастерке хрипло рассказывал Федору Бичехвосту:
- Недалече наш танкист подбил, раз за разом, пару немецких танкеток и уложил кучу автоматчиков. Фрицы подстрели его танк, а самого прикрутили тросами к танкам, рванули в разные стороны - и растерзали на части. А других раненых танкистов немцы обдали горючим и сожгли, спалили бедолаг…
В пути колонну пленных загнали в развалины разбомбленного, разрушенного зернохранилища. Вместе со всеми Бичехвост кинулся хватать горстями и пожирать горелое, прелое зерно. Оно застревало в горле, а воды не было ни капли, потом долго все мучились животами, запорами. Многие скорчивались от боли и больше не вставали. Крупные мухи ползали по лицам позеленевших мертвецов, роились над лужами зловонного поноса.
Сколько обугленных,загаженных скотных дворов, птичников, складов пришлось им пройти. На пленниках кишели вши, их раздирала чесотка, мучила кровавая дизентерия.
Удручали гниющие ранения, травмы. Есть хотелось все время! Немцы таким образом проводили жесткий отбор на выживаемость. Германии нужны были рабы, но рабы крепкие…
Колонна с Федором Бичехвостом влилась в огромное скопление в несколько тысяч человек, таких же злополучных.
Он наблюдал, как немцы обвели стоянку веревкой, по периметру поставили пулеметы. Предупредили, кто прикоснется к веревке, то откроют стрельбу!
Для потехи бросали в толпу одну-две корки хлеба – пленные кидались на них! Устраивалась куча мала, все вопили, и кто-то задевал веревку. Тут же начиналась пальба из автоматов.
- Руссише швайн! Ха-ха-ха! – ржали крепкие охранники, и заставляли растаскивать кровоточащие, вздрагивающие трупы.
Слышались злобные выкрики:
- Передохнем тута все, не жрамши!
«Да это ж ад кромешный, надо бежать…», скрипел зубами Бичехвост.
Из его послевоенных документов, протокола допроса сотрудниками «СМЕРШа» хранящихся в подвалах архивов Федеральной Службы Безопасности.
«В пути следования в Миллерово 14 августа в районе хутора Киевский я бежал из-под охраны, но попытка не увенчалась успехом, сразу же был пойман немецкими солдатами и направлен в Миллерово. Сюда прибыли 18 августа, где были помещены в лагерь военнопленных». Это называлось из огня да в полымя.
ДУЛАГ №125 ИЛИ
МИЛЛЕРОВСКАЯ ЯМА Лагерь этот располагался в
городе Миллерове Ростовской области. Это был
дулаг № 125 или
пересыльно-сортировочный лагерь для военнопленных.
Отец почти не рассказывал нам, малым детям, о своем пребывании в фашистских лагерях, о перенесенных им нечеловеческих мучениях.
Вникая в воспоминания очевидцев только о
Миллеровском лагере, одном из прошедших им смертных лагерей, теперь я понимаю, почему он молчал…
«Захватчики организовали в природной впадине реки Глубокая огромный лагерь «Дулаг-125» или Миллеровская яма. Я был живым свидетелем, 12-м мальчуганом, видевшим всю эту страшную трагедию, все издевательства фашистов над военнопленными. Сейчас мне более 70 лет», - вспоминает очевидец-мальчишка того времени, ныне профессор.
«Я собственными глазами видел, что в плену были русские, украинцы, кавказцы, представители Средней Азии и других народов СССР. Ведь там был поистине ад! Этот ад длился несколько летних и осенних месяцев, когда голод, испражнения и смрад приводили к массовым заболеваниям и смертности.
Один раз в 6-7 дней узники концлагеря получали котелок на троих горелой пшеницы. По контуру лагеря стояли эсесовцы с собаками и автоматами. Мы, мальчишки, нарвав яблок в садах местного техникума, скатывали их по склону горы для наших, а они, бедняги, хватали их и кричали: «Уходите, вас постреляют!». Автоматная очередь тут же подтверждала их слова.
По рассказам наших матерей, вместе с детьми, когда они на возвышенности над ямой высматривали своих родных среди пленных, фашисты часто выхватывали симпатичных молодых женщин и девушек, бросали в лагерь, и они пропадали бесследно…
Пленных было столько, что они почти выпили
речушку Глубокая, съели всю растительность в округе, в том числе терновники с корнями. Некоторые пытались бежать из лагеря, и тогда по ночам слышались автоматные очереди и лай собак.
Сколько из советских людей погибло в лагере - никто не знает. Но по рассказам окрестных жителей ежедневно ранним утром в обрыв сбрасывали множество трупов, которые потом засыпали песком. В настоящее время этот ров обнаружен – там сплошные человеческие кости… Сделали шурф глубиной 6 метров - и все только кости… Гитлеровцы к зиме старались убрать следы своего преступления, приближался
Сталинград.
Лагерь был под открытым небом, одновременно в нем могли поместиться 40-50 тысяч человек.Контингент военнопленных постоянно менялся по выражению фашистов «перерабатывался» - пребывали все новые партии, и многих, ещё работоспособных, увозили по железной дороге на Запад, истощенных вывозили куда-то недалеко, и они тоже навсегда исчезали».
Женщины города, в скорбной надежде отыскать мужей и сыновей, братьев подходили к проволоке и выспрашивали у военнопленных о своих родных.
Самые находчивые казачки исхитрялись – и спасали узников. У некоторых пленных были с собой семейные фотографии, они заворачивали в них камешки и, улучив момент, выбрасывали за ограждение. Бабы побойчее подбирали их и прятали за пазуху. Приходили к коменданту, плача показывали то фото, падали в ноги и просили отпустить «своего» мужа, брата, отца. Фактически, такими пленные и были для них. И этих военнопленных поначалу отпускали. Но только на первых порах…
Пока кто-то из предателей не заложил.
Та раковая опухоль предательства своими - своих, уже пускала миазмы-ростки.
Здесь, в Миллерово, один предатель указал на политрука. Тогда полицаи, получив у коменданта разрешение сорвали с политрука форму, привязали к столбу посредине лагеря. На глазах у всех облили бензином и подожгли, в огне тело корчилось и обугливалось... Тех из военнопленных, кто отворачивался и не желал смотреть на живой факел, полицаи били дубинками и нагайками по лицу.
- Чего харю воротишь, падла, тоже, небось, коммуняка...
Одна из сердобольных женщин улучила момент и предлагала Федору перебросить одежду мужа, переодеться и бежать.
Она бы его спрятала, приняла. Он колебался. И не рискнул подставлять ее, сомневался, так как при неудаче немцы могли убить её. Он слышал, что некоторые женщины выкупали пленных за свои семейные ценности, серебряные цепочки, крестики…
Через колючую ограду они бросали заключенным картошку и хлеб. Конвоиры выстрелами отпугивали их, травили овчарками, гнали прикладами.
Ночью истомленных жарой заключенных обвевал ветерок, сверху равнодушно взирали яркие созвездия. Кузнечики не звенели, а если где-то и пробовали застрекотать, то их заглушали стоны и проклятия измученных людей.
Отец как-то обмолвился, что в лагере установился жестокий режим и страшный голод. Узники для поддержания жизни ловили тайком и жарили лягушек и крыс, за что карались.
Пользуясь обстановкой безысходности, немцы проводили среди пленных вербовку в казачьи формирования вермахта для борьбы с Красной Армией.
Не всем известно, что на Сталинградском фронте против своих же русских воевали и служили предано немцам донские и кубанские казаки.
Так, при занятии советскими войсками хутора Голубинского в здании комендатуры были обнаружены пачки неотправленных письм к женам и родственникам в Ростовскую область и Краснодарский край.
«Имею право гордиться, что нахожусь в германской армии солдатом, числюсь, как донской казак. По мобилизации не воевал, сразу пошел на сторону германской армии. Вообще у красных не воевал ни одной минуты, а пошел в германскую армию», писал в станицу Егорлыкскую своему отцу доброволец Семен Ларин.
Воевавший в той же 33-й стрелковой дивизии Григорий Чухрай, ставший известным кинорежиссером, вспоминал такое.
"Отходящие с немцами казаки - «красновцы» вырезали под станицей Раздорской части 1-го гвардейского корпуса. Туда направили 33-ю дивизию под командой Александра Утвенко. Однако в Раздорской солдатам перекрыли дорогу казаки с женами, детворой, стариками. И, очевидно, чтобы задержать преследование и расправу над «красновцами», среди которых были их станичники-родичи, заявили: «Не дадим станицу на поруганье, не пропустим вас, нехристей! Хватит крови за всю войну!..»
Взвинченный комдив Утвенко докладывал по рации командованию: «Не могу я… понимаю, что задерживаю операцию… Не могу стрелять в женщин и детей! Снимайте, но не могу!..»
Тогда штаб фронта прислал установки «катюши». Те дали ракитный залп – и станица заполыхала… Когда же солдаты расположились на ночь в уцелевших хатах, кто-то в отместку бросил в окно гранату – и заполыхала хата… Отступавший по степям обоз казаков - «красновцев», человек под тысяч пятнадцать, попал вокружение с немецкими частями, но яростно сумел прорваться…
Возвращаемся к нашим пленным в Миллерово.
«Господи, фашисты превращают нас в бессловестную скотину, терпение лопается», думал батя. И рискнул еще раз…
«Из лагеря в Миллерово 23 августа вторично бежал. Также был задержан километрах в 20-и от станции Миллерово, - показывает отец на допросе сотрудникам «Смерша»,- потом находился в лагере до 23 сентября 1942 года».
Долго в ушах его звучало:- Хальт! Цурюк! - и просвистевшая над головой очередь.
Эх, далеко ли удерешь на своих двоих от конвоиров со злющими овчарками и мотоциклистов с автоматами… Ему еще повезло, что догнавшие и схватившие его оказались полицаи-украинцы. Они с матерщиной мутузили, лупцевали по чем попадя. Он, с разбитым в кровь лицом, вертелся под ударами сапог, закрывал руками голову, - остаться бы в живых.
Может, не добили его, еще крепкого молодого мужика и потому, что немцы в то время из-за немалых потерь на фронте нацелились на массовое применение труда военнопленных. А неспособных к работе, истощенных и квелых просто уничтожали.
Летом в Миллерово, в этот дулаг прибыл с инспекторской проверкой генерал-лейтенант фон Остеррайх. Послушаем его.
«Комендант лагеря на мой вопрос о том, как он поступает с нетрудоспособными русским военнопленными, доложил, что в течение последних восьми дней им было расстреляно по вышеуказанным мотивам около 400 русских военнопленных».
А что же думает простой немецкий рядовой?
Взгляд немецкого солдата.
"Для меня было невыносимо смотреть на эти колонны, не хотелось когда-то это пережить. Но с другой стороны, у меня было чувство: «Бедные парни…», рассказывал Ханс Шюнбек.
В Миллеровском лагере немцами было умерщвлено около 120 тысяч военнопленных. Вдумаемся, читатель… 120 тысяч полноценных и неповторимых жизней!
Кто оставался в живых, тех увозили эшелонами товарняка по железной дороге, Дальше... и дальше…, отстукивали колеса им, пока еще живым.
- Эти скоты нужны Германии, - переговаривались, отсмаркиваясь, конвойные эшелона, - они заменят тех наших рабочих, которых отправят воевать на этот ужасный Восточный фронт.
- А может, кто–то попадет воевать в Африку… Вот бы туда… Пальмы–финики, выпивки вдосталь, жгучие негритянки…
Мотает из стороны в сторону поезд с товарными вагонами, набитыми вместо скота военнопленными.
Сквозь щели вагона перед Федором Бичехвостом мелькают почерневшие от огня и копоти разбомбленные, разрушенные хутора, станции и города Украины.
По дороге конвойные кидали им в вагон черствые буханки хлеба. Но так мало… В На остановках в глухой степи их выгоняли из вагонов, и каждый старался побыстрее справить нужду, кто-то хватал тощие кустики травы и тащил в рот, и никому не было дела до остальных…
Взгляд немецкого офицера.
«Я был как-то участником такой переброски военнопленных… На станциях русские выглядывали из узеньких окошек вагонов и как звери орали по-русски к русским жителям, стоявшим там: «Хлеба! Господь вас благословит!» К ним подходили дети и давали тыкву. Тыкву забрасывали внутрь, и после этого в вагоне были слышны ругань и животное рычание, тогда они друг друга убивали из-за еды», вспоминает полковник Ханс Рейман.
В пути бывший командир Бичехвост многое передумал, и что же стало с его 91-м полком и 33-й его дивизией?
Как было знать ему, что к этому сентябрю в дивизии осталось самая малость - около 3 тысяч человек, поди, из 12 тысяч. Еще сохранилось 13 легких танков да 12 орудий. Не густо…
Но дивизия была доукомплектован, восстановлена и продолжала сражаться в Сталинграде на высотах Мамаева кургана. Участвовала в Котельниковской операции. Зимой вступила в бой у станицы Верхнее-Курмоярской, по льду форсировал Дон, и внезапным ударом выбила опешивших немцев из многих хуторов.
Когда дивизия освобождала Ростовскую область, тут его родной 91-й стрелковый полк попал в окружение в хуторах Круглик и Зевин - и понес огромные потери.Остался бы жив тогда батя, избежав вот этого пленения своего. Как знать..
Дивизия будет биться на полях Украины и в перелесках Литвы. Она войдет победно на земли Восточной Пруссии, возьмет штурмом старинный, весь в бетонных дотах Кенигсберг, в котором по воле судьбы служил автор этих строк…
Порою думаю я, а как бы сложилась судьба отца, если бы немцы не угнали его вглубь Германии, а кинули в один из 40 концлагерей, размещенных на обожженной Сталинградской земле?
Что ожидало его там? Может маленько болегче было бы... Допустим, в лагере военнопленных у села Алексеевка под обугленным Сталинградом…
https://proza.ru/2011/11/01/1287