Бородин Борис Афанасьевичлейтенант, командир взвода, 13 тп 7 тд 6 мк. "Самым памятным днем войны для меня был день 24 июня 1941 года. В этот день мой экипаж подбил и сжег 7 фашистских танков. Памятен этот день еще и тем, что мы (экипаж) на своей «тридцатьчетверке» вступили в бой тогда, когда танковое сражение уже шло.
Нам пришлось вести бой самостоятельно в отрыве от своего батальона, не зная обстановки, поставленной задачи, установленных сигналов радиосвязи. Все это произошло потому, что вместе с танком младшего лейтенанта Носкова были назначены в разведдозор. Ведя разведку, мы подъехали к переезду на железной дороге Белосток – Гродно. Носков, оставив меня у железнодорожной будки, направился к видневшемуся за переездом лесу, за которым слышался гул боя. Мы ожидали его около получаса, но ни его самого, ни сигналов от него не было. И вдруг один за другим получаем в бок два попадания снарядов. Быстро развернув вправо башню, увидел среди небольших деревьев два фашистских танка, из которых один разворачивался. Поймал в прицел, сделал выстрел, потом второй, - танк загорелся. Подвожу прицел под второй и с третьего снаряда поджигаю его. И все это произошло в течение минуты.
Мы трогаемся с места мимо горящей будки к дальнему лесу. Там от наших тыловых подразделений узнали, что за лесом идет танковый бой. Мы направились туда. Выехав из леса, смотрю и не могу понять, что здесь творится. Вся местность, насколько она просматривалась, была в шлейфах клубящейся пыли, которые тянулись вслед за двигающимися танками. Сквозь серый пылевой туман вверх поднимались султаны черного дыма. На этом фоне сверкали вспышки выстрелов, разрывы снарядов. Все это ошеломило и меня и экипаж. А механик-водитель остановил без моей команды танк. Я приказал ему ехать вперед и пристраиваться к нашим танкам. Сам всматриваюсь в поле боя, хочу хоть немного разобраться в происходящем. В это время механик-водитель крикнул, что впереди и немного правее, метрах в 400 фашистский танк. Нашел, поймал в прицел, а он то вправо, то влево, без конца меняет направление, не дает удержать точку наведения. Наконец даю несколько безрезультатных выстрелов на ходу. А он, послав в нас 2-3 и тоже безрезультатно, скрылся в очередном шлейфе пыли, потянув такой же за собой.
Заряжающий работает здорово. После каждого выстрела, не дожидаясь команды, быстро досылает очередной снаряд в пушку и кричит: «Готово!» Из-за него задержек нет. А вот почему фашист не принял боя, скрылся? Они «тридцатьчетверок» стали побаиваться. И вот, наконец, увидели три наших танка, быстро к ним пристроились и тут же получили удар снарядом. Поворачиваю башню, ищу противника, а снаряд опять бьет в башню. Чувствую, как куски окалины брони впиваются в переносицу, в подбородок, в ушах звенит, а из подбородка и переносицы льется кровь.
От своих танков вновь оторвались, потеряли их. Виноват механик-водитель, но ругать некогда. Заметил горящий танк, делаем к нему рывок и останавливаемся под его прикрытием. И тут механик водитель кричит: «Левее дерева, прямо танк, 500!» И вот он уже хорошо виден в прицеле, в разрыве пылевой завесы. Посылаю в него один, потом второй снаряд, и над танком поднимается дым и пламя.
Осматриваюсь. Насколько хватает обзора впереди, справа и слева идет сумасшедшая круговерть боя. Танки, ведя огонь, то сходятся, то расходятся, то перестраиваются в колонну и «все вдруг» разворачиваются и идут уже боевым порядком, то проскакивают друг мимо друга, делают короткие остановки, вновь уходят вправо или влево, поднимая за собой черные шлейфы пыли.
У меня созрело решение, что в сложившейся обстановке вести бой нужно из укрытий-засад. Стрельба с места всегда точнее, чем стрельба с ходу. И тут появились 4 наших танка. Развернулись вправо, пошли, подняв за собой пыль, и снова разворот. Ведя огонь с ходу, они помчались вперед. Но один танк замер с опущенной к земле пушкой. Делаем к нему рывок, останавливаемся рядом, стучим в закрытый люк. В ответ молчание. Экипаж погиб. В разрыв дымки, ведя огонь, вползает немецкий танк. Только поймал в прицел, как его закрывают идущие один за другим 6 наших танков. Хотел пристроиться к ним, но мы оказались под огнем, выскочивших из пыли четырех немецких танков. Быстро укрываюсь за наш подбитый танк, ловлю в прицел головной танк противника, посылаю несколько снарядов, и он замирает. Оставшиеся три танка вдруг разворачиваются вправо и туда же ведут огонь. Один из них загорелся, а два других, повернув влево, помчались отстреливаясь. За ними, непрерывно стреляя, устремились 5 наших «тридцатьчетверок». Выручили нас. Если бы не они, все могло бы кончиться плохо. И вновь удар снаряда в башню. В ушах звон, а прицел туманится. Что это? Отрываюсь от него и чувствуют как со лба стекает пот.
В танке жарища, пороховые газы. Гимнастерка снята, комбинезон спущен с плеч до пояса, нижняя рубашка уже непонятного цвета, мокрая, хоть выжимай. Вдруг посветлело и потянуло ветерком. Это заряжающий откинул люк, чтобы выбросить стреляные гильзы снарядов, которые до отказа забили гильзоулавливатель. Наверно по вылетающим из башни гильзам нас засекли, и в танк влепили три снаряда.
Вижу прямо на нас наведенную пушку немецкого танка, ловлю в прицел основание башни, и в это время пушка противника полыхнула огнем. Опять звенит в ушах от скользнувшего вдоль башни снаряда. Нажимаю на спуск и я. Выстрел! На месте башни вражеского танка клуб пламени и дыма. Охватывает радость выигранного поединка.
Выискиваю новую цель, но тут получаем в лоб два попадания. Прямо на нас, ведя огонь, идут два немецких танка. Затаив дыхание, навожу прицел и несколькими снарядами подбиваю один из них. Второй, развернувшись, уходит назад и скрывается. Пустил ему вдогонку несколько снарядов.
Нужно менять позицию. Двигаемся к двум подбитым танкам. Механик-водитель у меня хороший, хоть и молодой, только перед войной закончил учебную роту. Он пришел в наш экипаж утром 22 июня на место погибшего при бомбежке старшего сержанта Гордуладзе. Был он небольшого роста, немного щупловатый и не внушал доверия. Но каким надежным оказался! Почти весь бой вел с открытым люком. Он сильно рисковал, но зато прекрасно помогал мне ориентироваться.
Укрывшись за подбитыми танками, ищу цель. И вот из-за кустов выползает тяжелый немецкий танк Т-IV. Это серьезно, у него 75 мм пушка. Опять, затаив дыхание, навожу прицел. Фашист нас не замечает. Нажимаю на спуск. Выстрел! Гусеница расстилается по земле, а сам танк разворачивается и замирает. Всаживаю в него несколько снарядов. Стрелок-радист пулеметным огнем укладывает на землю выскочивших танкистов. Порядок. Танк подбит. Танкисты уничтожены.
И тут вновь получаем удар снарядом. Ищу противника и вижу как , развернув на нас башню, ведет огонь уходящий немецкий танк. Посылаю ему вдогонку несколько снарядов и вижу, что прямо на нас несется Т-34. Механик-водитель едва успел уйти от столкновения. Т-34 остановился. Из башенного люка выпал танкист. В это время немцы начали выходить из боя, посылая в небо сигнальные ракеты. Наши танки по одиночке и группами направились на сборный пункт.
Добрались до него, как говорится, на «честном слове». Трак гусеницы был наполовину вырван и держался на одной треснутой проушине. …Спасибо за танк Т-34. Скольким он спас жизнь! Это не Т-26, БТ-5, БТ-7, броня которых пробивалась крупнокалиберным пулеметом. Окруженные внутри с трех сторон бензобаками, они горели как спичечные коробки. Хотя Т-34 тоже пробивался и горел, но только от снарядов калибром более 50 мм. У немецких танков, как и противотанковой артиллерии на вооружении были 37 мм пушки. Исключение составляли тяжелые танки Т-IV с 75 мм пушкой, но их было не много.
…Этот бой я описал подробно потому, что он до сих пор стоит перед глазами, и мне хотелось, чтобы Вы почувствовали его динамику и жестокость".
http://imf.forum24.ru/?1-15-0-00000015-000-0-0-1285063907
