Девушка со Сталинградского фронта
Сюлимезова (Иванова) Ольга Николаевна
(род. в 1925 г., г.Сталинград)
После объявления войны мы сразу пошли в сандружину. Дежурили сутками, спали на лавках в ожидании прибытия пульмановских вагонов – это такие большие составы, на которых привозили раненых, которых мы и развозили по госпиталям, школам на автобусах, машинах. Поднимали тяжелых мужчин, раненые кричали: «Меня возьми, сестра». Нас кормили в кафе возле вокзала, в сутки раз, но досыта.
В марте 1942 года, когда враг уже подходил к Сталинграду, мы всей сандружиной пошли в военкомат и подали заявления, что хотим добровольцами пойти в армию, на фронт. Вскоре мне пришла повестка. Отправили меня в город
Калач, где я прошла учебу, потом особую подготовку. Там я приняла присягу и получила красноармейскую книжку. Отправили нас на ту сторону Дона на хутор
Плесистый (
Плесистовский –прим. ВБВ). И я попала на пост, где было 4 девушки и начальник поста. Мы там были до того дня, пока нас немец не взял в окружение. Мы все стояли на этом посту, когда без ремней, без погон уже бежали люди, и нам сказали: «Девчонки, вы что на посту стоите? Танки уже немецкие рядом». Мы схватили наши бутылки противотанковые, винтовки, вещмешки и пошли на хутор
Майоровский, это в 9 километрах. По пути нас обстрелял немецкий самолет. Мы попадали, побросали бутылки. Немец сделал несколько заходов, но не убил и не ранил никого.
Так мы добрались до хутора
Майоровский, где командир какой-то дивизии собрал всех военнослужащих в округе и сказал: «Без паники! Мы в окружении, но это на несколько дней! Немец нас не преодолеет, мы выйдем из этого окружения». Это было в июне 1942 года. Так нас никто и не освободил из окружения. Мы оказались как в слоеном пироге, то есть вокруг нас были немцы, потом наши, потом опять немцы, потом опять наши. А немцы в это время находились на хуторе
Суханово (
Сухановский – прим. ВБВ), у них там были боеприпасы, техника, перевалочный пункт для пленных. В этом хуторе тоже был пост, на котором были наши девушки, их там убили. Немцы приезжали в
Майоровский на бронетранспортерах и агитировали сдаваться в плен, обещали золотые горы. Когда они приехали, мы все, 4 девушки, начальник поста и сбитый летчик Юра, были в огороде. Когда немцы прочесывали огород, я держала гранату-лимонку, так как мы решили не сдаваться. Немцы прошли, нас не заметили, но у нашего начальника не выдержали нервы – он вышел, поднял красноармейскую книжку. Его забрали и увели.
Через некоторое время я получила установку, чтобы мы все пошли по домам, и меня взяла семья Братухиных (у них кто-то болел туберкулезом, и немцы очень боялись). Я переоделась в казачку, свои вещи зарыла в конюшне. И только я их зарыла, только вышла – немцы окружили братухинский дом. С кухни раздался крик – немцы изнасиловали и избили женщину по имени Леля, она была беженкой с Украины и, как оказалось, женой милиционера. К вечеру немцы уехали в
Суханово, потому что очень боялись партизан. После этого ко мне подходит одна бабулька. А они нас знали в этом колхозе – мы к ним на быках ездили за продуктами, каждый колхоз должен был обеспечивать приписанный к нему пост провизией. И бабулька говорит мне: «Ольке, там оставили склад с продуктами – сходи, погляди». Это был сарай, там была крупа и мука в мешках, портупеи и планшеты для среднего комсостава. Я вошла туда и взяла только два леща. Сельчане начали мешками тащить все оттуда, мешки рвались, все сыпалось. Я призвала сельчан к порядку, и в это время подъехал немец на бронетранспортере. Солдат сказал мне по-немецки «гутентах», и я ответила ему по-немецки. Это было моей ошибкой. У него был рупор, в который он агитировал всех поехать в
Суханово и сдаться в плен. А я двух лещей за спиной держала, и, когда одна казачка назвала меня «проклятой партизанкой», я так и осталась стоять, потому что бежать мне было некуда. Немец, который агитировал, с меня глаз не спускал, но, когда он немного отвлекся, я бросилась через плетень в степь. Увидев это, немец выстрелил в воздух. Я не остановилась, и он бросился за мной. А там голая степь – ни деревьев, ни кустарников, спрятаться негде. Он меня поймал и вел на расстрел через весь хутор. Кто-то из сельчан молился, кто-то не обращал совершенно никакого внимания. И он привел меня в школу – это был такой шатровый квадратный дом. Там висел большой портрет Сталина. Немец всю обойму выпустил в портрет и кричал: «Сталин, алес капут». Я не падала, не теряла сознание, но я не помню, как и где я очутилась.
Председатель колхоза собирался в партизаны. Я пришла к нему и сказала: «Мне нужно приходить к вам сюда ночью. Можно?». Он говорит: «Можно, но только на 5 минут». Ему я могла довериться. Я спросила: «Может, и меня в отряд возьмете? Если мне разрешат». Он все понял и говорит: «Может и возьму, если мне разрешат». Пока я ходила сообщить своим, он уже ушел. А его жена говорит: «Не расстраивайся. Он велел мне вас кормить ночами». Мы условились, что будем приходить в полночь. В один вечер раздался стук в дверь. Тетя заплакала: «Вы меня погубили! Это фашисты! Они меня расстреляют!». Я говорю: «Нет, если это немцы, то они нас расстреляют». Дверь открылась – это наша разведка. Мы обменялись донесениями. Разведчики сказали, что надо потерпеть дня два–три, а пока нужно переместиться на окраину хутора.
А весь хутор был Братухины да Михайловы. И на Варю Братухину, которая нас иногда кормила, донес плененный командир поста. Он также показал немцам, куда мы спрятали винтовки. Немец пришел к этой Варе с автоматом. А у нее был четырехлетний сын, и немец пригрозил застрелить его, если она не выдаст нас. Но Варя нас не выдала, сказала: «Хочешь, стреляй, я все равно ничего не знаю».
Из того, как выходили из окружения, помню, что шли под вечер без оружия, без документов по полю наобум, пока нас не осветил свет фар или прожекторов. Нас окликнули: «Стой, кто идет?». Мы отвечаем, что свои, из окружения. Ну и нас крепко обругали. Оказывается, наши могли расстрелять нас, не опознав в темноте, а мы могли им операцию сорвать, потому что они готовились к наступлению.
…23 августа 1942 года я несла секретные пакеты в штаб фронта, который был у реки Царица. Каждая часть в составе фронта имела своего посыльного в штабе, я как раз таким посыльным и была. И вдруг началась бомбежка, которая на всю жизнь запомнилась. Я побежала по улице, стала колотить в двери домов, но никто не открыл, спрятаться было негде, как выжила – не знаю. Весь город был объят пламенем. После бомбежки я шла по Кубанской улице. Было очень много трупов, попадались и люди, которые тащили с ликероводочного завода спирт, водку ведрами. Много позже выяснилось, что в тот день немцы прорвали нашу оборону западнее Сталинграда, и несколько сотен самолетов почти две тысячи раз вылетали бомбить город. Все было разрушено, и за один этот день погибли и были ранены около 100 тысяч людей.
…В последний день января 1943 года в подвале универмага наши взяли в плен вместе со штабом Паулюса, разгромили южную группировку немцев, а северная продолжала сопротивляться. А 2 февраля 1943 года я была в двух сотнях метров от позиций немцев. В голой степи были вырыты окопы зигзагами, в них пост со стереотрубой, рацией и телефоном, ни печек, ни блиндажей там не было. Посередине – командир разведвзвода, лейтенант. Справа и слева от него – наблюдательные посты, там снайпер, еще три человека, коптилка у них из гильзы. Меня направили на правый пост. В этих окопах – а зима, мороз, у нас только халаты белые – с темноты до темноты я ползла, где по-пластунски, где перебежками, потому что при свете нельзя, убьют, и передавала все, что вижу, – сколько немцев пришло, сколько ушло, сколько пушек, сколько машин – командиру разведки. По моим координатам открывали огонь и уничтожали немцев.
Когда в этот день закончилось сражение, какой был переполох! Все люди верили, что обязательно будет победа, но так, чтобы вот она наступила, не могли даже поверить! Кругом все кричат от радости, плачут, смеются. Кто нормальный, кто ненормальный – ничего не поймешь. На участке, где мы находились, было уже все завершено. Там были больше итальянцы, румыны. Наши привели пленного. И я шла как раз мимо и не выдержала. Он в такой высокой шапке был, я сорвала с него шапку: «Проклятый фашист!». А он говорит: «Никс фашист! Я Миша, я румын!». Вот это я запомнила на всю жизнь. В этот день закончилась Сталинградская битва.
Потом дали приказ нас заменить, потому что мы уже истерзанные все были. Сталинградские девчонки попросились с родителями попрощаться, начальство отпустило, и я, и все побежали прощаться. А в это время личный состав весь перевезли на тот берег. Значит, мы должны сами переправляться на ту сторону. На берегу были две лодки, мы сели в них и поплыли. Все баржи горят, причалить куда-нибудь невозможно, обстрел со всех сторон – не поймешь, где наши, где кто. Вдруг на второй лодке крик подняли: «Тонем, спасите!». Набирает их лодка воды. А тут выстрел вверх: «Вернитесь!». Мы, оказывается, не на те лодки сели, они были для чего-то особого приготовлены. Мы подплыли к той лодке, взяли тех, кто там был, теперь наша стала тонуть, еле-еле мы плыли. Стреляли-стреляли наши, чтобы мы вернулись, но мы не вернулись. Когда доплыли, то у нашего замкомандира отняли удостоверение, его арестовали, но потом отпустили все же.
Нас отправили в Ленинский район. Шли ночью, пришли, целый батальон. Нам говорят: «Вы зачем сюда пришли? Кто вам сказал? Мы вас тут не ждали. Идите назад, куда хотите». Мы пошли обратно, голодные, холодные, в Краснослободск.
Потом нас погрузили всех и повезли в Широкое, это где-то сто с лишним километров. Расквартировали по гражданским на отдых. Теперь меня назначают дежурной по кухне. Вот нам объявляют, что в Широком будут совещание проводить, надо готовить. Совещание началось в 12 часов дня, и в это же время прилетели «хенкели», начали бомбить Широкое. Несколько наших девочек в это время в бане купались – на них упали кирпичи огненные, были сильные ожоги, одной оторвало ступни совсем. Софью ранило – она открыла дверь и кричала: «Помогите!», а в это время опять бомбят, тут ее и убило. Паше, которая чистила картошку, осколок попал прямо в затылок, и она мертвая упала в эту картошку с водой. Лида из Уфы упала. Меня ранило в ягодицу. После лечения нас вернули в свои части. Меня направили на 3-й Украинский фронт, я попала в артиллерийский отдельный зенитный полк уже не как разведчица, а как санинструктор. Когда пришла на батарею, командир выстрелил в воздух и сказал: «Эта девушка пришла со Сталинградского фронта. Была ранена. Ни мата, ни обиды, чтобы ничего такого не было! И чтобы относились к ней с уважением!».
Записала Марина Богуславская,
г. Волгоград, 2005 г.
http://www.inpgo.ru/606/759/763/http://www.givoipoisk.ru/kontakti.php